Реализуя свою политику, Центральный банк России руководствуется, среди прочего, инфляционными ожиданиями, формируемыми на основе статистических данных Росстата об объёме российского импорта по сравнению с объёмом собственного производства. В свою очередь, инфляционные ожидания банка, судя по его программным заявлениям, являются решающим фактором при установлении им ключевой процентной ставки. К сожалению, Росстат, по-видимому, существенно завысил долю импорта в статистических данных, которые он опубликовал. По данным организации, доля импорта в российском розничном потреблении составляет 38%. Как показывает наше исследование, на самом же деле этот показатель не может превышать 24%. Изучая этот вопрос с разных точек зрения, мы пришли к выводу, что этот показатель варьируются в пределах от 4,9% до 24%.

Центральный банк неправильно понимает инфляционные процессы

Крупнейшая проблема российской экономики заключается не в её относительной зависимости от нефтегазовых доходов, а в непозволительно высокой стоимости кредита. Поэтому первостепенное внимание должно уделяться решению именно этой проблемы. Центральный банк России долгое время удерживает ключевую ставку на чрезвычайно высоком уровне в 11%, хотя инфляция уже давно опустилась гораздо ниже этой отметки. К концу марта за последние 12 месяцев инфляция снизилась до 7,3% а текущая инфляция вообще находится на уровне 6%. – Здесь я должен немного отвлечься и обратить внимание на ошеломляющую логическую ошибку в мышлении экспертов центральных банков и экономистов-аналитиков. Когда они заводят речь об уровне инфляции, они ссылаются на накопленную инфляцию за последние 12 месяцев. Однако этот показатель свидетельствует лишь о том, какой инфляция была, а вовсе не о том, какой она является в настоящий момент и тем более не о том, какой она будет в будущем. Зато они рассуждают о том, что процентные ставки должны соответствовать уровню инфляции, но ведь очевидно, что устанавливаемые ими процентные ставки относятся к будущему, а никак не к прошлому, как их инфляционный показатель. Именно в этом и кроется ужасающая ошибка в их логике: инфляция описывает прошлое, а процентные ставки устанавливаются на будущее. Это как если бы Центральный банк управлял автомобилем при помощи зеркала заднего вида. Чтобы быть адекватнее, ему следует ориентироваться на инфляционные ожидания (текущую инфляцию), а не на исторические показатели инфляции, которые просто «приятно знать». Таким образом, чтобы понять динамику процессов, происходящих в экономике, следует учитывать инфляцию только за последние несколько месяцев. – Так, Центральный банк исходит из достаточно ошибочных предположений, проводя свою удушающую кредитную политику с чрезмерно высокими процентными ставками исходя из исторических показателей инфляции и «инфляционных рисков», которые в свою очередь основаны на ошибочных данных, обусловленных искажённым представлением о доле импорта в структуре экономики страны. При этом существует и третья, наверное, ещё более фундаментальная ошибка: их неолиберальное представление о том, что инфляция — это строго монетарное явление. На самом деле коренная причина инфляции в России за последние два десятилетия — недостаточность предложения, способного удовлетворить имеющийся спрос. Поэтому безотлагательной задачей Центрального банка России должно быть обеспечение российских производителей доступными кредитами. Эта задача должна быть решена, даже если это приведёт к росту инфляции в краткосрочной перспективе. До тех пор, пока не будет решена проблема достаточности предложения, разорвать этот порочный круг не удастся.

В этой статье приводятся некоторые обоснования нашей критики потерпевшей неудачу политики Центрального банка России.

Толчок к проведению исследования

Поддерживаемые либеральной прессой экономисты-аналитики разделяют мрачную картину экономических перспектив России. Однако им это не впервой: они занимались этим все последние 15 лет, полностью пропустив то, что тем временем российская экономика выросла десятикратно. И поэтому само собой разумеется, что они также занимаются распространением заблуждений о доле импорта в структуре экономики и неправдивых рассказов о провале импортозамещения. К их числу принадлежит Наталья Орлова, главный экономист «Альфа-Банка», недавно опубликовавшая широко распространённую статью о мрачном состоянии дел в российской экономике. Весь пафос её статьи заключается в том, чтобы продемонстрировать якобы полный провал программы импортозамещения в России, проводимой президентом Владимиром Путиным и его правительством в целях снижения зависимости России от западных стран, ведущих с ней торговую войну. Удивлённый её аргументаций и потрясённый ужасающей неадекватностью данных, на которые она ссылается, я решил разобраться в этом вопросе самостоятельно.

Сельское хозяйство и пищевая промышленность предпринимают значительные шаги к достижению полной самодостаточности

В подтверждение своего утверждения о якобы провалившейся программе импортозамещения Наталья Орлова приводит ряд макроэкономических статистических показателей. Она утверждает, что рост сельскохозяйственного сектора составил «всего» 3,1%.

При этом она даже не дала себе труда копнуть чуть глубже, чтобы проанализировать эти «всего лишь» 3,1% в более широком контексте с учётом снижения ВВП на 3,7% в целом. Поэтому на самом деле сельскохозяйственный сектор вырос на 6,8 процентных пунктов больше, чем ВВП в целом. При этом Наталья Орлова радостно добавляет, что доля сельского хозяйства в ВВП «едва сдвинулась с места», продемонстрировав «незначительный» рост до 3,5%. Однако она не удосуживается сравнивать подобное с подобным, когда ссылается на импорт пищевой продукции, с одной стороны, и сельскохозяйственный сектор России, с другой. Было бы правильно сравнивать импорт с общим объёмом производства пищевой продукции в России, что включает в себя и сельское хозяйство, и рыболовство, и пищевую промышленность. В действительности пищевая промышленность тоже выросла на 2%, и её вклад в ВВП составил 2%, тогда как доля сельского хозяйства и рыболовства составила 4,2% (а не 3,5%, как получилось бы у Натальи Орловой). В таком случае совокупный показатель составляет 11,4% ВВП, а не «всего лишь» 3,5%, как нам сообщает Наталья Орлова. Может быть, на самом деле она считала, что весь пищевой сектор учитывается в составе сельского хозяйства?

Объём импорта составил 26,5 млрд долларов, а объём собственного производства пищевой продукции — 265,8 млрд долларов. В таком случае доля импорта составляет прим. 10% от объёма собственного производства. Дело в том, что розничной рынок в целом состоит из всей пищевой продукции, которая производится в России, и импорта за вычетом экспорта. В реальности часть импорта подвергается переработке на собственных пищевых предприятиях, а часть отправляет непосредственно в розничные торговые сети. Мы не располагаем расшифровкой этих данных и поэтому рассчитали 10% долю импорта без учёта импорта в объёме собственного производства. Если вычесть 16,2 млрд долларов, которые Россия экспортирует, то получим, что доля импортных товаров среди товаров, реализуемых через розничные торговые сети, составляет 10,6%.

По всей видимости, Наталья Орлова ведёт речь о том, что рост сельского хозяйства и пищевой промышленности, которую она не учитывает в своих расчётах, является весьма незначительным по сравнению с существенным падением импорта на 40% (а фактически на 38,5%). Это, как если бы она заявила, что если один показатель падает на 40%, то настолько же должен вырасти другой. Здесь Наталья Орлова является заложником собственных ошибочных представлений о том, что импорт играет столь существенную роль, что процент роста собственного производства должен быть равен проценту падения импорта. Проблема заключается в том, что с самого начала доля импорта была настолько мала по сравнению с собственным производством, что даже огромное сокращение первого не повлекло за собой столь же существенного роста второго. На самом деле объём собственного производства вырос на 26,4 млрд долларов (с учётом ППС) в 2015 г., что в два раза превышает снижение импорта на 13,2 млрд долларов. Таким образом, собственная промышленность не только компенсировала падение импорта, но ещё и на столько же выросла.

Надеюсь, это поможет Наталье Орловой разрешить её недоумение о том, почему собственное производство демонстрирует меньший процент роста, чем соответствующее падение импорта.

Зачем использовать показатели с учётом ППС?

Для чего проводить сравнение с учётом ППС, то есть паритета покупательной способности? Ответ простой: потому что мы сравниваем долю импорта с собственным производством. Показатели с учётом ППС по определению отражают объём произведённых товаров, тогда как номинальные показатели отражают лишь спекулятивные колебания валютных курсов. Конечно, и показатели с учётом ППС не без изъяна, но в этом отношении они являются более точными по сравнению с номинальными.

Совершенно неверно предположение о том, что импорт составляет 38% потребительской корзины

Давайте рассмотрим ещё одно противоречивое утверждение Натальи Орловой, которое выдержано в том же духе, что и уже рассмотренные нами утверждения. Наталья Орлова ссылается на цифры, которые она услышала на одном из брифингов Центрального банка. Согласно этим данным, доля импорта в «потребительских покупках» «едва» сократилась с 43–44% в 2012–2013 гг. до 38% в 2015 г. Хотя эти данные и отражают снижение на одну десятую, они дают ей основания заключить: «Хотя монетарные власти представили эти цифры как иллюстрацию постепенного импортозамещения, мы считаем их негативными. Эта цифра указывает на то, что сильное номинальное (на 46% в реальном выражении) ослабление рубля на 57% не смогло принести структурный сдвиг в реальном секторе.»

Мы уже обсуждали неверные предположения, лежащие в основе аргументации Натальи Орловой, однако должны еще пристальнее взглянуть на её аргумент о «потребительских покупках». Корень проблемы в том, что Росстат учитывает их как «долю импорта в потребительской корзине» (доля импорта в объеме товарных ресурсов розничной торговли). Потребительская корзина призвана охватить весь объём розничных продаж и всех форм конечного потребления независимо от формы торговли. Статистические данные о доле импорта в потребительской корзине должны основываться на показателях его объёма (Приказ Росстата от 29.11.2013 № 457), хотя в действительности доля импорта на уровне 38% никак не может основываться на показателях объёма, как это со всей очевидностью выходит из данных, представленных в в настоящем отчете. Кажется, что этот сомнительный показатель был получен с использованием номинального курса доллара США и других ошибочных предположений.

Потребительская корзина Росстата разделена на два компонента: 1. пищевая продукция и 2. непищевая продукция (потребительские товары). В одном наборе данных Росстат сообщает, что за 2015 г. доля импорта в розничных продажах непищевой продукции составила 39% (44% в 2013 г.), а доля импорта пищевой продукции — соответственно 30% в 2015 г. (36% в 2013 г.). В другом наборе данных Росстат указывает, что импорт и пищевой, и непищевой продукции вместе составил 38%. Это любопытно, потому что, согласно другим данным, доля продаж непищевой продукции в общем объёме розничной торговли ставила 51%, а продажи пищевой продукции — 49%. Средневзвешенный показатель непищевой (39%) и пищевой (30%) продукции должен в таком случае составлять 34,6%, а не 38%. На самом же деле это означает существенное сокращение почти на четверть с досанкционного уровня в 44–43% даже на основе этих крайне сомнительных данных. Однако, должно быть, даже и эти данные неверны, как было показано нами выше и как мы покажем ниже, сославшись на другие данные.

Нам неизвестно, каким образом эти соотношения были получены Росстатом, однако существуют более простые и понятные методы, позволяющие опровергнуть их, как мы уже это продемонстрировали. Ещё один прямой и несомненный метод — это сравнивать данные по долларовой стоимости импорта и розничному рынку соответственно. Не располагая достаточными данными для анализа непищевой части, мы ограничимся пищевым сектором, но и этого будет вполне достаточно для подтверждения нашей точки зрения.

В 2015 г. объём розничных продаж в России составил 27,5 трлн руб. (или 454 млрд долларов). Доля пищевых продуктов в нём составила 12,4 трлн руб. (или 204 млрд долларов). В свою очередь, импорт пищевой продукции составил 26,5 млрд долларов. Проблема, возникающая перед нами при обработке этих данных, заключается в том, что показатель импорта отражает оптовые продажи и поэтому указан без учёта торговой наценки. Для проведения сравнения мы должны учитывать наценку, на которую следует увеличить импортные цены. Допустим, что торговая наценка составляет щедрые 75%. В таком случае объём импорта составит 46,4 млрд долларов в розничной торговле по сравнению с общим объёмом розничных продаж 204 млрд долларов. В результате такого расчёта доля импортных пищевых продуктов в объёме розничных продаж составит 22,7%. (Если предположить, что наценка равна 100%, то этот показатель составит 26%).

Импорт России в сравнении с импортом других стран мира

Если обсуждать зависимость России от импорта, то было бы неестественно и ошибочно ограничивать аргументацию изобретённым показателем доли импорта в потребительской корзине, поскольку в конце концов весь импорт (за вычетом экспорта) так или иначе оказывается в потребительской корзине. Это свойственно самому определению ВВП, основанному на концепции добавленной стоимости, создаваемой на различных этапах производства. Именно поэтому самый безошибочный метод сравнения — это соотношение всего импорта с объёмом отечественного производства.

В 2015 г. объём импортных товаров составил всего лишь 4,9% ВВП с учётом ППС или даже всего лишь 13,8% от номинального ВВП. В общемировом контексте, как правило, в такое сравнение включают и импорт услуг. В случае с Россией доля импортных товаров и услуг составила 7,3% ВВП (20,4% номинального ВВП). На графике 1 представлены сравнительные данные по ряду стран. Однако проблема с этим графиком состоит в том, что представленные показатели выражены в номинальном ВВП, что серьёзно искажает картину, поскольку не учитывает реальный объём экономики, как это учитывается в ВВП по ППС. Тем не менее уже на этом графике с показателями номинального ВВП за 2014 г. видно, что по доле импорта Россия относится к нижней группе стран. Если рассмотреть свежие данные за 2015 г. и более релевантный показатель 7,3% (с учётом ППС), то мы будем вынуждены признать, что на самом деле зависимость России от импорта исключительно низкая.

График 1.

Импорт огромной России лишь в два раза превышает импорт крохотной Финляндии

Хотел бы повторить ещё раз: корень проблемы заключается в неверном представлении Центрального банка России о том, что доля импорта в объёме товаров, продаваемых на российском рынке, слишком велика. Именно поэтому Центральный банк России завышает свои инфляционные ожидания. Его логика такова: девальвация рубля подтолкнёт вверх цены на импортные товары, а из-за их якобы огромной доли в общем объёме товаров это повлечёт за собой и общий рост цен. Поэтому следует учитывать ещё одно обстоятельство, а именно тот факт, что свыше 10% импортных пищевых продуктов (и этот показатель растёт) поступает из Белоруссии и других стран СНГ, поскольку цены на продукты из этих стран устанавливаются напрямую в рублях (если речь идёт о Белоруссии) или косвенно за счёт того, что валюты этих стран следуют динамике рубля.

То, что в настоящее время импорт России действительно очень низкий, становится очевидным из сравнения с импортом Финляндии, её крохотного соседа. В январе 2016 г. импорт России снизился до 9,1 млрд долларов, а это всего лишь прим. в два раза превышает импорт Финляндии за тот же месяц, хотя население России в 30 раз превышает население Финляндии.

Стоимость российского импорта пищевых продуктов составляет всего лишь 15 долларов на человека в месяц

В действительности текущий объём импорта очень низкий для такой большой страны, как Россия. Общий объём импорта пищевых продуктов 26,5 млрд долларов, разделённый на численность населения России (146,5 млн человек), даёт годовую стоимость 181 доллар на душу населения, или месячный эквивалент 15 долларов, а дневной — 50 центов. Таким образом, вклад каждого жителя России в оплату импорта в среднем составляет 15 долларов в месяц. С учётом торговой наценки (на уровне 100%) это означает, что каждый платит в розничной торговой сети за импортное пищевые продукты 30 долларов в месяц. Этот показатель можно представить в более широком контексте, если сравнить его с общими подушевыми расходами на пищевые продукты. По данным Росстата, он составляет 126 долларов (7 600 руб.) в месяц. Таким образом, с учётом изложенных соображений доля стоимости импортных пищевых продуктов составляла бы 24%.

Можно также соотнести эти показатели с показателем общего располагаемого дохода россиян, который составлял 30 500 руб. на душу населения (в 3 квартале 2015 г.). В среднем россияне тратили четверть своего дохода на пищевые продукты и всего лишь 6% на импортное пищевые продукты (с учётом торговой наценки).

Вот еще ссылка на статью, в которой мы утверждали, что российская экономика гораздо более диверсифицирована, чем это обычно утверждается.